По праву разделенного страданья

Ольга Берггольц... Да, та самая Ольга Берггольц, чьим именем названа улица в нашем городе, да и не только в нашем, и не только улица. Поэт, написавший: Я говорю, как плоть твоя, народ, По праву разделенного страданья... Ласковой судьбу Ольги Федоровны Берггольц не назовешь. Почти все, что только могло выпасть на женскую долю, даже в то поистине жуткое время, довелось испытать поэту. Ведь у любого поэта две судьбы: жизнь и поэзия, переплетенные, неразделимые, но все же такие различные. Но, наверное, этим они и отличаются от остальных живущих с ними рядом людей. Как писала она сама: «Главной моей любовью с самых ранних лет были стихи Лермонтова: «Ночевала тучка золотая», «Сосна», «Дубовый листок», «Русалка» - стихи, пронзающие своей таинственной, почти непонятной грустью. Было страшно жалко и утес, и сосну, и дубовый листок, и все казалось, что это - ты».

С самого начала она не отделяла себя от стихов, и ее стихи и были ею самой. И в написанной ей автобиографии «не для печати» так и идут параллельно: поэзия и жизнь, жизнь и поэзия. Ольга Федоровна родилась в Петрограде в 1910 году. Характерные для того времени семейные конфликты - соединение в семьях представителей непримиримо различных слоев населения - отразились и на ее семье. («Я была «дедушкина и бабушкина», а Муся (младшая сестра) - «мамина»). Отец Ольги, врач, получив образование, оказался на фронте. В начале 1918 года, спасаясь от голода, мать Оли вместе с дочерьми приехала в Углич. Воспитанная в верующей семье - мать в своей вере доходила до экзальтации, - Оля восприняла наш город как чудесную сказку. Да и как по-другому она могла отнестись к древнему, полному чудесных церквей Угличу, с его буквально завораживающей поэзией в этих по-каменному несокрушимых и одновременно рвущихся к небу сплетеньях полета и вечности! И на всю оставшуюся жизнь Углич остался для Ольги Федоровны такой сказкой, вечно манящим сном детства.

В 1921 году вернувшийся с фронта - уже из Красной Армии - отец увез семью в Петроград. И снова учеба и стихи. Начав с редактора стенгазеты, Оля уже в 15 лет стала печататься в пионерской газете «Ленинские искры». Стихи, заметки, маленькие рассказы. Вступила в литгруппу «Смена». А с 14 лет «начались сомнения в боге», стремление к новому победило - вступила в комсомол. «Стойко выдержав семейные бои: мать рыдала, говоря, что я развращаюсь в комсомоле; отец - что «избегаюсь и прекращу заниматься»; бабушка грозилась выгнать безбожницу из дома».

Но учебу Ольга продолжала, как и литературную работу. В 1930 году закончила университет - филологический факультет. К этому времени у нее на руках были двухлетняя дочь - ранний ошибочный брак - и уже год живущая на ее иждивении мать, разошедшаяся с отцом. Жить на свои деньги Ольга начала с 17 лет. По окончании университета она вышла замуж за Николая Молчанова. Вот такую характеристику ему дает сама Ольга Федоровна: «Донской казак по происхождению, в котором аскетизм и самоотречение были доведены до крайности, высокий, удивительно ладный, он был необычайно, строго и мужественно красив и еще более красив духовно».

В это же время Ольга познакомилась через С.Я. Маршака с A.M. Горьким, с которым у нее сложились длительные доверительные отношения: почувствовал старый орел молодую силу. И на всю жизнь сохранила Ольга наказ своего литературного наставника: «Пишите о том именно, что чувствуете вы». Это десятилетие, так великолепно начинающееся, стало для Ольги Федоровны подлинно трагическим. Муж вернулся из армии с тяжелой эпилепсией, постоянные тяжелейшие приступы; ожоговая травма старшей дочери, скоропостижная смерть младшей - даже портрета не осталось! Резкое ухудшение здоровья старшей дочери - «несколько раз выволакивала из гроба», - но в 1936 году медленная, в полном сознании того, что умирает, смерть.

А в 1937-ом началась персональная травля самой Ольги: исключение из Союза писателей, из комсомола, из партии, из профсоюза... Особенно старались смешать с грязью товарищи из Союза писателей, именно те, которым «не повезло в их претензиях на мое специфическое внимание». Ольга не запила, не отчаялась, а пошла преподавать литературу в школе. Только в середине 1938 года обвинения были признаны клеветническими, и даже было рекомендовано привлечь клеветников к ответственности. Но в конце 38-го-арест! В тюрьму Ольга Федоровна попала беременной. 197 дней и столько же ночей. В тюрьме на пятом месяце погиб и этот ребенок... Следствие было прекращено за полной нелепостью обвинений!

«После отсидки я писала исключительно для детей... общаться со взрослыми было исключительно трудно - приступы острой человекобоязни...» -так вспоминала Ольга Федоровна это время. Казалось, человек сломан! Но именно в 1941 году началось звездное время поэта!

...Я всегда жила для этих дней, Для этого жестокого рассвета. С самого начала войны отказавшуюся от эвакуации О.Ф. Берггольц прикомандировали к Радиокомитету. «Говорит Ленинград!». Как ждали этого голоса и сами умирающие от голода, бомбежек и артобстрелов в кольце блокады ленинградцы, как ловили каждое слово этой передачи, транслировавшейся напрямую Москвой, на фронтах и в тылу, могут понять только те, кто сам пережил это. Это был гордый вызов озверевшему, казалось, уже победившему врагу несокрушимо стоящего города-героя. Умирающего, но несокрушимого! И через много лет участники парада Победы в Ленинграде, бойцы блокадного Ленинграда, сами прошедшие этот ад, так вспоминали об Ольге Федоровне: «Она была и голосом, и мадонной, и вдовой блокады, и нашей Оленькой».

Полностью разделяя все вместе с ленинградцами, так же опухая от голода, Ольга Федоровна писала, встречалась с бойцами, ранеными, рабочими, и в каждой встрече, в каждом выступлении она делилась с ними своими силами, а они - с ней. И так каждый день! «Бойцы попросили почитать. Я встала посредине палаты и читала им. Они не хлопали, конечно, но после каждого стихотворенья говорили вполголоса: «Спасибо, ну еще что-нибудь ». Потом принесли суп, и каждый отлил мне из своей тарелки по ложке супа, и я тоже поела». Да, сама она не стреляла, но слово поэта «острым мечом стало».

И так каждый день! В конце января 1942 года умер от голода муж Ольги Федоровны, а она даже не смогла закрыть ему глаза. Сама находилась в ужасном состоянии, но от стационара по-прежнему отказывалась. И лишь в марте Ольгу Берггольц смогли против ее воли отправить в Москву. Снова выступления - говорила о Ленинграде. Но находиться в Москве не могла, стремилась вновь в свой сражающийся город: место бойца было только там. Союз писателей был не просто против, а прямо запретил это возвращение, сохраняя жизнь поэта. И тут, наверное, единственный раз Ольга Федоровна использовала свою поэтическую силу в личных целях: «...Нашла влиятельного дядьку из Аэрофлота... прочитала ему «Февральский» (дневник), он разрыдался и на другой день всунул меня в самолет вместо какого-то генерала». В Ленинград!

В мае 1942 года по инициативе М. Шолохова в «Комсомольской правде» был опубликован «Февральский дневник», а чуть позже - «Ленинградская поэма». А в августе 42-го вышел сборник О.Ф. Берггольц уже в Ленинграде с обеими поэмами. Этот сборник ленинградцы покупали за хлеб! Как говорила сама Ольга Федоровна: «Выше этой цены для меня нет и не будет!»

У каждого большого поэта свои темы и свои песни. Жизнь бесконечно многогранна, и ей нужны в равной мере и лиризм, и гражданственность. Тема О.Ф. Берггольц: красота и величие человека, раскрывающиеся в преодолении непреодолимого. И она с полным правом могла сказать: Я говорила вслух о самом страшном, О чем и шепотом не говорят. И ее вера в Победу тогда, в блокадном Ленинграде, основывалась на вере в человека, на вере в собственные силы, на любви к жизни. «Через тернии к звездам!» Живя и творя в высоких правилах настоящего искусства, как и должен поэт, О.Ф. Берггольц не допускала никаких, в том числе и житейских, компромиссов. Поэтому она и не вписывалась ни в какие рамки обыденности, поэтому ее в прямом смысле и травили «бескрылые». И вся ее довоенная и послевоенная жизнь только подтверждает это.

Но ее любовь к жизни, вера в жизнь, не мечтательная, наивная, а зрелая, понимающая и принимающая, не оставляла и не оставляет равнодушными всех, кто может чувствовать и понимать чувство. Ход истории неумолим, и ее оценки не зависят от чьих-то желаний или амбиций.